Вадим Брусянин
«Телевидение. Радио» 22.11.2003

«Илья Шакунов удивительно трепетно относится к своей профессии, и это отличает его от других современных молодых артистов. Я уверен, что Илью ждёт очень хорошее будущее, и сожалею, что пока он мало известен. Московские продюсеры постоянно ориентируются на звёзд и настороженно относятся к тем, кто ещё не завоевал популярности. В нашем городе есть прекрасные актёры, их надо снимать, и я надеюсь, если не помешают обстоятельства, предложить Илье одну из главных ролей в своем новом проекте». Это мне сказал кинорежиссер Дмитрий Светозаров, в 12-серийном телевизионном фильме которого, «По имени Барон», Шакунов сыграл Алексея, одного из трёх приёмных сыновей Барона. В эти дни, по выходным, ленту показывает канал ТВС – показывает как лауреата двух премий «ТЭФИ»: по номинациям «За лучший игровой телевизионный сериал» и «За лучшую режиссуру». Это был первый повод для встречи с артистом.

А за неделю до этого я увидел его в новой картине Михаила Брашинского «Гололёд» – премьера ее состоялась в Доме кинематографистов. Шакунов с обескураживающей и, я бы сказал, клинической обнажённостью препарирует сферу чувствований человека в пограничной ситуации, когда рушится привычный для него мир общения с другими людьми, выказывает способность прямо-таки мембранно понимать и ощущать происходящее в его душе. Подобные художнические откровения дорогого стоят, а мы - подумал я - так плохо знаем такого артиста. И это был ещё один безотлагательно звонить ему и, договорившись о рандеву, ехать в Театр юного зрителя им. А. А.Брянцева, в котором Шакунов служит с 1996 года.

Мы долго разговаривали в его гримёрке и, когда, казалось, круг вопросов был исчерпан, и Илья пошёл провожать меня, он в коридоре, как бы между прочим, сказал, что вот уже почти год как организовал с Михаилом Пореченковым и Михаилом Хейфецем актёрское агентство продюсерского центра «Брат», и что он директор этого содружества, и затеяно оно для того, чтобы было возможно помогать артистам найти работу, и прокатывать на сценических площадках спектакли. Один, «Смерть Тарелкина», многие петербуржцы уже видели. И ещё способствовать появлению новых передач на телевидении - «Экстрим» выходит в эфир, а «Путина» ждёт своей очереди. И я подумал: вот оно, то трепетное отношение к профессии, которое приметил в Илье Шакунове режиссёр Светозаров. Причем не только к себе, любимому, но и собратьям по цеху - недаром зовётся это единение таким ёмким словом «Брат»… Но вернёмся в гримёрку Ильи Шакунова. У него ещё есть время для разговора между спектаклями, и я не собираюсь уходить из театра. Своему собеседнику я признался, что знаю о нём; поэтому он стал рассказывать, как всё начиналось.

– Закончил я Театральный институт в классе Вениамина Михайловича Фильштинского. Моими одонокурсниками были Костя Хабенский, Миша Пореченков, Миша Трухин, Андрей Зибров. Ещё когда я учился, меня пригласил в ТЮЗ Андрей Дмитриевич Андреев - он был тогда его художественным руководителем. Мы с ним репетировали «Горе от ума» и в конце девяносто четвертого выпустили спектакль.

– Вы играли, конечно же, Чацкого?

– Да. Мы до сих пор играем этот спектакль. У него был перерыв, и Андрей Дмитриевич помогал его возобновить. Сейчас он намного сильнее, чем был раньше, и стал более яростным и активным. Мне он очень нравится, хотя и тогда тоже нравился. После института судьба свела меня с Романом Григорьевичем Виктюком: я играл у него в спектакле «Бабочка, бабочка…»" здесь, в Петербурге.

Это был последний спектакль Валентины Павловны Ковель, и она взяла меня за руку, привела в Большой драматический, прямо в кабинет Кирилла Юрьевича Лаврова, и сказала: «Этого молодого человека надо взять в театр!». В этот же день меня взяли в труппу. Но проработал в БДТ я месяца два, что-то репетировал, мне это показалось тоскливым, и снова ушёл к Виктюку. На этот раз уехал в Москву, в его театр, и там был занят в «Осенних скрипках», с Алисой Бруновной Фрейндлих, и в «Путанах», с Ефимом Шифриным.

– И когда же вы начали сниматься?

– Вскоре, после того, как год пообщавшись с Виктюком, вернулся сюда, домой. Небольшие эпизоды были и раньше, но первый фильм, о котором стоит говорить, – «Женская собственность» Дмитрия Месхиева. Там я играл этакого мерзкого типа, и когда я увидел себя на экране в этой роли, то остался доволен и собой, и картиной, и работой во время съёмок. Ведь в кино всё иначе, нежели в театре. Ты видишь уже результат - после озвучания, оказаться другим: не таким, как на съёмочной площадке.

– Режиссёры приглашали вас сниматься, видимо, познакомившись с театральными работами?

– Трудно сказать… В актёрский отдел «Ленфильма» каждый из нас приносит свои фотографии, и часто всё решает случай. Я помню, что пробовался на все главные роли в телевизионный фильм «Бандитский Петербург» Владимира Бортко, но меня не утвердили. Но потом что-то произошло, и что ни год, меня приглашали в фильм. Затем была небольшая пауза, и я вернулся в ТЮЗ. Началась, как я считаю, настоящая жизнь.

– В театре вы много играете?

- Генриха в «Драконе», Чацкого, контрабасиста Алексея в «Учителе ритмики»: этот спектакль выдвигался на «Золотой софит», и он один из лучших на нашей Малой сцене.

– Расскажите, Илья, о фильме «Гололёд» Он вызвал разноречивые мнения, и мне интересно, каким он виделся режиссёру Брашинскому и вам, сыгравшему в нём главную роль, Переводчика…

– Художником-постановщиком у нас был петербуржец Владимир Карташов. Вы знаете, что он остался там, в Осетии, в Кармадонском ущелье, вместе со съёмочной группой Сергея Бодрова-младшего? Я этого не знал, и мы минуту помолчали.

– О себе могу сказать, что выполнил то, о чём меня просил Миша Брашинский. Он и сам это подтвердил. Я знаю, что он очень долго монтировал картину, искал окончательные варианты. Ведь мы снимали её два года назад, но только теперь показали зрителям.

– Фильм кончается смертью Переводчика, но прежде чем решиться на такой шаг, он остервенело, неистово крушит собственное, жилище. Что его сломало? У каждого из смотревших фильм, я знаю, сложились собственные предположения и версии. Быть может, вы ответите на эти вопросы?

– А наш фильм и не собирался давать ответы. Он, скорее, вопросы ставит. И в этом его необычность. Моему герою кто-то, свыше, задаёт мучающие его проблемы - от смены сексуальной ориентации до гамлетовского «Быть или не быть?». И он бежит от решения этих проблем, не понимает, что с ним происходит. Вдруг сломался его внутренний стержень, то, на чём строилась жизнь. Он и Она, случайно встретившись, не должны были расстаться, и когда Она погибла, Он тоже должен погибнуть, чтобы с нею воссоединиться. Брашинский меня подталкивал к тому, чтобы я испытывал подобное и чтобы во мне это родилось. И за время съёмок я действительно превратился в другого человека: когда приехал домой, мама меня не узнала. Помогло мне, наверно, и то, что фильм снимался в строгой последовательности - от начальных событий к финалу, и было постепенное включение в материал, проживание всех обстоятельств: как в театре -о чем может мечтать любой актёр.

– Когда же вы снимались в сериале «По имени Барон»? Уже после «Гололёда»?

– Да, пока фильм монтировался, я снялся в «Каменской-2»: у меня там небольшая роль, инвалида, но она протяжённая, через все серии, и, как рассказывали мои знакомые, эта роль их задела. Затем, в Минске, сыграл в 4-серийном фильме «Подружка Осень». И в «Бароне», у Светозарова.

– Мне в «Бароне» очень понравились ретроспективы, связанные с воспоминаниями о детстве мальчика Иосифа. В них так точно, осязаемо, передана атмосфера времени начала пятидесятых: вот уж где и сопереживаешь, и сочувствуешь.

– Согласен с вами! Замечательно! Я даже подумал, что обо всем этом нужно было сделать отдельный фильм. Мне кажется, что у Дмитрия Иосифовича была тайная мысль сделать ретро лучше, чем современность. Я не знаю, вкладывал ли он особый смысл, снимая прошлое, но я это вижу. Тогда все было мягче, добрее, человечнее, хотя и намного страшнее. Сейчас же всё беспредельно, жёстче, кровавее.

– И банальнее, привычнее, если говорить о художественном воплощении. Сцена покушения на Барона, наверно, не случайно напомнила знаменитые кадры из «Крестного отца»: подозреваю, что это был умышленный парафраз.

– Я думаю, что в этом фильме заложено очень много, но формат телевизионного сериала не позволял Дмитрию Иосифовичу выразить всё более объёмно и более художественно. Ведь у Барона есть своя история - почему еврейский мальчик, выросший в цыганской среде, стал криминальным авторитетом и доном Корлеоне русского разлива. Вы знаете, когда я посмотрел «Барона» на видеокассете, то понял, что видеть его по телевидению, с бесконечными рекламными перебивками, - убийственно. И ещё я понял, какое это интересное кино. Необязательно «крутить» все двенадцать серий, сидя у себя дома: достаточно блока из четырёх - ничто не мешает «войти» в картину, не отвлекает, и тогда не возникает никаких вопросов.

Кино вам нравится? Я неслучайно спрашиваю об этом, потому что меня постоянно мучает мысль, как молодое поколение воспринимает искусство, на котором выросли их отцы и даже деды.

– Моя юность пришлась на начало перестройки. Учился я в студии у Игоря Олеговича Горбачева, и он учил меня, ещё 12-летнего, читать лермонтовское «Ура! Мы ломим, гнутся шведы…». Какие-то внутренние детские установки отразились на выборе профессии, и решение стать актёром было моим первым самостоятельным поступком. Я ведь поступал и в Первый медицинский, и в ЛЭТИ - это был поиск, и у меня там болела голова. Те институты я не закончил, а когда поступил в Театральный, голова болеть перестала. Значит, я был прав: это такой тест у меня.

– Как вам работалось со Светозаровым?

– Из всех режиссёров, с которыми я работал, с Дмитрием Иосифовичем мне было, пожалуй, интереснее всего из-за его неожиданного, но глубоко продуманного предложения - уже на съёмочной площадке! - сыграть тот или иной эпизод не так, как ты его задумал. Вроде бы ты знаешь всё про своего персонажа и знаешь, что будешь делать, потому что по-другому, кажется, сделать уже невозможно. Но Светозаров говорит: «Здесь ты не плачешь. Здесь ты смеёшься» - «Почему, Дмитрий Иосифович?» - «А ты попробуй!». И я делаю, как он просит, и понимаю, что так и должно быть: это та чёрточка, которая выявляет характер и которая потом пригодится, решит весь образ. Я всегда удивлялся, как он умудрялся заставить тебя не сказать «нет».

– А каким актёром вы себя ощущаете: театральным или кинематографическим?

– Театральным. Мне нравится больше сцена: по затрате, по работе. Мне нравится репетиционный процесс, а результат - это уже следствие. Если были хорошие репетиции, можно быть уверенным, что будет интересным спектакль. В спектакле всегда можно что-то исправить. И сейчас я играю Чацкого иначе, чем семь лет назад. Только сейчас, в свои тридцать два, я начинаю его понимать. Что же касается фильмов… Так ведь они разные. Я обожаю «Осенний марафон», из актёров очень люблю Леонова, Басилашвили. Как личность мне нравится, Олег Даль, его роли в фильмах «Тень», «Старая-старая сказка»: это - искусство, желание высказаться. То же было и у Высоцкого. А если говорить о фильмах последних лет, то ведь лучшие делались в обойме старых, они как их отголоски.

– И, пожалуй, последний вопрос к артисту Шакунову: какой зритель ходит сейчас в Театр юного зрителя? Задаю его вам неспроста, потому что в былые годы стоял стон по поводу так называемых школьных культпоходов. Ребят приводили в зал после уроков, а им не нужны были эти навязанные спектакли, и они соответственно реагировали, и никто не мог их урезонить. Сейчас что-то изменилось?

– Эта система осталась. Но если раньше об этом хотя бы писали и что-то пытались изменить, то сейчас это считается нормальным и никого не волнует. Толпы старшеклассников на спектаклях пьют, курят, разговаривают по мобильным телефонам. Все клянут эти культпоходы, но сделать ничего не могут. Другое дело, когда в театр ребёнок приходит с родителями, и для него это - событие. А мы, актёры, продолжаем выходить на сцену, и не перестаем верить, что наше искусство кому-то все-таки нужно…